editor В начале XIX в. Нью-Йорк все еще был небольшим городком. Его население насчитывав 35 тыс. человек, и, хотя эпидемия желтой лихорадки вынудила многих горожан перебраться в девственные леса Грин- вич-Виллиджа, большинство осталось на обжитых местах — на извилистых улочках к югу от Канал-стрит.
После завершения революции у ньюйоркцев возникла масса забот. Жарко дебатировались статьи новой Конституции, в тени развесистого платана на Уолл-стрит кучка оборотистых брокеров осуждала создание Нью-Йоркской биржи. Пять человек были убиты во время беспорядков, связанных с «делом врачей” Колумбийскою университета, которые тайком добывали материал для анатомичек на местном кладбище. И наконец, в городе развернулась коллективная охота на бизонов, когда от этих копытных, завезенных сюда с Западных Территорий, просто не стало житья.
Политически город был расколот между демократами и федералистами, которых представляли два видных городских адвоката: Аарон Бэрр, будущий вице-президент в администрации Томаса Джефферсона, и Александер Гамильтон, первый министр финансов. После многолетних распрей оба интригана сошлись на поле чести. В 1804 г. на дуэли, состоявшейся в Вихоукене, штат Нью-Джерси, Бэрр застрелил своего заклятого врага.
Но в воздухе запахло порохом лишь после открытия в 1825 г. канала Эри. Он строился 12 лет и, протянувшись более чем на 500 км от Буффало до озера Эри, стал жизненно важной транспортной артерией, связавшей Нью-Йорк с богатыми рынками на Среднем Запале. Буквально за одну ночь Нью-Йорк превратился в крупнейший океанский порт — корабли со всего света скопились в заливе Ист-Ривер (ныне морской порт на Саут-стрит) с товарам и, предназначенными для перевозки в глубь материка.
Используя дешевую рабочую силу иммигрантов. город рос и как индустриальный центр. Бизнес процветал, и к 1840 г. население достигло 312 тыс. человек. Соответ- ственно росли цены на недвижимость. Такие дельцы, как Джон Джекоб Астор и Корнелиус Вандербильт, сорвали колоссальные куши на торговле недвижимостью и морских перевозках. Банковское дело Нью-Йорка приобрело общенациональную значимость. В 1835 г. город отметил новую веху своего развития, проведя Всемирную выставку в роскошном, хотя и недолго просуществовавшем Хрустатьном дворце.
Труд иммигрантов. Пока богатые бизнесмены снимали сливки коммерции, настоящие трудяги — в основном бедные иммигранты из Германии и Ирландии — вели отчаянную борьбу за выживание. Первые группы ирландских рабочих приехали на строительство канала Эри, однако поток иммигрантов хлынул сюда лишь в 40-е годы XIX в., когда после “картофельного бунта” в Ирландии и неудачной революции 1848 г. в Германии в Новый Свет устремились тысячи обездоленных людей.
Иммигранты селились в переполненных квартирках, принадлежавших королям трущоб вроде Джона Джекоба Астора, тучнев¬шим (в случае с Астором — в прямом смысле слова) благодаря грабительской ренте. За районом Файв-Пойнтс, где находилось крупнейшее поселение ирландцев, ходила особая слава — здесь нередко вспыхивали эпидемии холеры и желтой лихорадки, а банды “ребятс Бауэри» и “уродцев” держали местных жителей в вечном страхе.
Так называемые коренные американцы повели организованную борьбу с иностранцами. заявив, что американцы по доброй воле никогда не допустят инородцев в правительство, созданное их революционными гранту требовались бумаги для натурачизации, адвокат из Таммани советовал, к кому обратиться. Если ирландский подросток попадал за решетку, адвокат из Таммани брал его на поруки. Если старенькая вдова не могла уплатить ренту за квартиру, денежки приплывали к ней из Таммани. Все было очень просто, по принципу: ты мне — я тебе. А ирландцам надо было только голосовать за демократов на выборах.
К началу 50-х годов, однако, стало ясно, что стране грозит опасность не столько перейти в руки “инородцев”, сколько расколоться под бременем внутренних конфликтов. На первый план вышла проблема отмены рабства. Объявляемые фанатиками дедами и отцами. Конспираторы из коренных американцев, кого газетный издатель Хорее Грили назвал “незнайками”, потому что они на любой вопрос отвечали стандартным “я ничего не знаю”, избрали мишенью своей ненависти ирландцев, которых они подозревали в мифическом “католическом заговоре” против богобоязненных янки.
Впрочем, не все ньюйоркцы относились к ирландцам с неприязнью. Демократические политиканы из Таммани-холла усматривали в ирландцах потенциально активный электорат, который следовало только хорошо прикормить; и они, не раздумывая, повели агитационную работу. Если иммии демагогами, нью-йоркские аболиционисты — сторонники отмены рабства пытались достучаться до широких масс, но встретили отпор со стороны банкиров и бизнесменов, вложивших немалые средства в сельское хозяйство Юга. “Нью-Йорк в такой же мере принадлежит Югу, как и Северу”, — утверждала, например, газета “Ивнинг пост”. Даже мэр Фернандо Вуд поддерживал идею “сохранения рабского труда и процветания рабовладения”. Когда гражданская война уже казалась неизбежной, он предложил объявить Нью-Йорк нейтральным, дабы обезопасить “южные” интересы нью-йоркского бизнеса. В феврале 1860 г. мало кому известный кандидат в президенты Авраам Линкольн выступал с предвыборной речью в “Купер- Юнион”, бесплатном колледже, созданном за год до того филантропом Питером Купером. Невзирая на кургузый сюртук, тесные башмаки и охватившее его волнение перед большой аудиторией, Линкольн сумел своей страстной речью зажечь слушателей. Текст ее быстро распространился по всей стране, и эта речь стала поворотным событием в борьбе Линкольна за президентское кресло.
В ноябре Линкольн был избран, не получив на Юге ни единого голоса. Пять месяцев спустя форт Самтер был обстрелян артиллерией конфедератов. В Плимутской церкви в боевой дух Нью-Йорка увял. Когда же в 1862 г. Линкольн подписал закон о всеобщей воинской повинности, недовольство прорвалось наружу. Пошли слухи о том, что богатенькие юнцы могли за 300 долл. откупиться от призыва, городская беднота не выдержана. Душным июльским днем многотысячная толпа штурмовала призывной пункт на Третьей авеню и, сметя полицейские кордоны, подожгла квартал. Бруклине проповедник-аболиционист Генри Уорд Бичер призвал к “войне краснее крови и яростнее огня”. И война началась.
В апреле 1861 г. Линкольн призвал добровольцев осадить взбунтовавшихся южан. Нью-Йорк отреагировал тут же, направив 8 тыс. человек, включая ирландские и германские полки. В моду вошел патриотизм. Тиффани начал чеканить воинские знаки отличия, братья Брукс шили солдатские мундиры.
[stextbox id=»custom» defcaption=»true»]Народ бесчинствовал три дня, а остатки национальной гвардии безуспешно пытались утихомирить бунтовщиков. Явно не удовлетворившись убийством нескольких полицейских, толпа обратила свою ярость на несчастных негров, которым не удалось во- время сбежать. На Пятой авеню восставшие подожгли приют для негров-сирот. В ходе беспорядков ньюйоркцы линчевали 18 чернокожих. “Призывной бунт” стал одним из самых позорных событий в истории Нью-Йорка. В конце концов, пришлось отзывать с фронта части регулярной армии, дабы навести в городе порядок. Но к тому моменту на улицах уже погибло более 100 человек, свыше 8 тыс. были ранены, около 300 зданий уничтожено.[/stextbox]
Через два года война закончилась. А еще через несколько месяцев фоб с телом убитого Линкольна был выставлен в нью-йоркской ратуше.
